Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
«Наверное, аллергия! — сказал журналист, пытавшийся перевести интервью ближе к теме. — От аллергии коньяк хорошо помогает».
«Это смотря сколько его выпьешь! — не унимался руководитель. — Помню, как вчера мой друг сидел всю ночь с двумя кралями и в перерывах пил „Мартель“ стаканами. Так он только в девять часов утра вспомнил, что у него в десять часов утра пресс-конференция. А вы, журналисты, народ дотошный и вредный, сразу ему провокационный вопрос подсунули: „Югославия входит в СЭВ или нет?“»
«А что тут провокационного?» — удивился журналист.
«После бессонной ночи любой вопрос — провокационный!» — руководитель сладко зевнул.
«Но он, надеюсь, не поддался на провокацию?» — заинтересовался журналист, глядя на расплывающегося руководителя.
«Не знаю, не знаю! — задумался руководитель. — Как расценить! С каких позиций».
«Конечно, с партийных!» — раскручивал его журналист.
«С партийных, боюсь, поддался!»
«Что же он такого неправильного сказал?»
«По содержанию все правильно, по форме только…»
«По форме?» — удивился журналист.
«Забыл мой друг, что находится не среди своих, и брякнул: „Югославия как яйца: участвуют, но не входят!..“»
…Непрерывный хохот прервала открываемая дверь в камеру.
— Кобрик! — рявкнул вертухай.
— Здесь! — вытянулся Кобрик, как на уроке военного дела.
— Молодец! Усек! — похвалил его вертухай. — На выход с вещами!
Кобрик мгновенно собрал свои немудреные пожитки и пошел к двери.
— Быстро отмазали! — позавидовал Рудин.
— Юра! Выпей за меня завтра или сегодня! Я знаю, ты не пьешь, — взмолился Великанов, — но ты выпей, хоть махонькую рюмашку, мне легче станет!
— Выпью, даю слово! — обещай Кобрик и решил сдержать слово.
Он действительно почувствовал какой-то переворот в самом себе, что-то в сознании перевернулось.
«Не запить бы!» — усмехнулся он своим мыслям.
— Прощай! — помахал ему рукой на прощанье Григорьев. — Не гони машину! И…
— Помню! — пообещал и ему свою помощь Кобрик.
Кобрика задержал Кузин и горячо зашептал ему на ухо:
— Юра! Позвони, не забудь, мне домой, номер ты записал. Не забудь! Скажи: я в полном порядке!
— Позвоню! Скажу!
Хрусталев подошел к Кобрику, хотел было тоже использовать его как передатчик, но… раздумал.
Кобрик вышел в коридор.
Но надзиратель дверь не закрывал.
— Великанов! — рявкнул он.
— Здесь! — вытянулся Великанов, надеясь, что и его освободят и он сейчас услышит долгожданные слова: «На свободу, с чистой совестью!»
— На свидание!
— Ку-да? — растерялся Великанов.
— Оглох, что ли? Жена пришла. Следователь разрешил.
— Развод! — расстроился Великанов. — Что я без нее буду делать?
Он быстро вышел в коридор, и дверь вновь закрылась.
Все долго молчали, завидуя неожиданному освобождению Кобрика.
Один Рудин не выдержал тишины.
— Эх, жизнь ты, семейная! Попал я как-то в одну квартиру. Богатая! Ну, чего душа пожелает, все есть. Только бы жить да жить…
— На день рождения пригласили? — съехидничал Маленький..
— Цыц, Маленький! — обиделся Рудин, что его прервали. — У тебя, кажется, все маленькое, а ум короток. И чем ты девчонку прельстил?
— Маленький, да удаленький! — теперь обиделся Маленький. — Лишь бы весело стоял.
— Не перебивай старших! Пора бы тебе уяснить, что таких, как я, не приглашают, мы сами являемся в гости, когда нас совсем не ждут…
Дверь в камеру опять открылась.
— Баранов, на выход! — весело улыбаясь, позвал вертухай.
— Зачем? — испугался Баранов. — Я ничего не сделал. Это не я!
— Я — не я, корова не моя, моя хата с краю, я ничего не знаю! Ноги в руки!
Баранов поплелся к выходу, как на казнь.
Григорьев обратился к вертухаю:
— Сержант!
— Я для тебя «гражданин начальник»! — отрезал вертухай.
— Не лезь в бутылку! — урезонил его Григорьев. — За Кобриком на какой машине приехали?
— Куда приехали? — испугался надзиратель.
— Да! — понял Григорьев. — Ты же его передал другому и назад. Повезло мужику. Коньячок с кофейком, бутербродик с черной икрой да с желтым маслом…
— В пролет гукнулся ваш Кобрик! Разбился! — сообщил новость вертухай.
— Как?! — все ахнули.
Правда, многие выразили это «как» на матерном языке.
— За что купил, за то продал! Подробностей не знаю!
Надзиратель увел Баранова и закрыл дверь.
В камере установился траур. Трудно, просто невозможно было свыкнуться с мыслью, что человек, который только что рассказывал веселую историю, лежит мертвый.
— Повезло мужику! — передразнил Григорьева Рудин, за что тут же получил кулаком в челюсть и рухнул на пол.
— Очумел? — остановил Григорьева Хрусталев. — Что тебе Кобрик?
Григорьев сразу остыл и отошел с Хрусталевым к двери.
— Передал я с ним кое-что! Он должен был сообщить о деле. Потерял я тысячу.
— Всего-то?
— Зеленых!
— Понятно, что не деревянных! Мелочь!.. А ты с чего это доверился фраеру?
— Кто сказал, что доверился? Можно так передать, что, кроме посвященных, никто ничего не поймет. А, что говорить! Где еще «мула» взять?
— Проблема!
Обсуждение этой темы прервал приход Сойкина.
Он был настолько возбужден, что прямо-таки дрожал, ожидая, когда за ним закроется дверь в камеру и он сможет выложить нечто такое, что вся камера ахнет.
— Братва! Что я сейчас узнал! — таинственно начал он разжигать любопытство присутствующих.
Но братва подумала, что речь пойдет о смерти Кобрика, и не отреагировала совсем, чем привела Сойкина в некоторое замешательство.
— Мы уже знаем! — остудил Сойкина Айрапетян. — Кобрик погиб!
Сойкин довольно расхохотался:
— А, вот вы о чем! Ерунда! Жив ваш Кобрик. Забыли, что там везде сетки? Очень удачно упал. Отправили в медсанчасть. В этом отношении ему не повезло. Не дома! Хоть и в медсанчасти, но в тюрьме. Завтра, после обеда уйдет. Подумаешь, делов-то!..
— Почему после обеда? — заинтересовался Хрусталев. — А не утром?
— Утром на правиловку тягают! Нас так много, что не до редких счастливчиков. Ничего, подождут полдня. Я могу с ним хоть сейчас поменяться местами.
— Так с буржуинкой придется спать! — поддел классовую сознательность Кузин.
— Нехай с буржуинкой! — согласился Сойкин. — Я с ней буду спать, как пролетарский мститель.
Григорьев решил вмешаться:
— Кончай треп! Говори дело, хватит заливать.
— И то! — согласился Сойкин. — Поканал я к куму. Вертухай к двери доставил, «жди» — говорит и пошел к подельщику прикуривать, зажигалка у него не фурычила. А я, значит, у двери кантуюсь, жду, когда кум позовет. Тут дверь возьми и чуть-чуть приотворись, видно, от сквозняка, падла буду, я и не думал подслушивать. Но так уж получилось…
— Не тяни! — подстегнул его Григорьев.
— Слышу голос кума: «Он в двести шестой!» Ого, думаю! В нашей хате!.. А тут другой голос: «Он должен к утру умереть!» Братцы! У меня все опустилось. На всякий случай отканал я тихонечко подальше от двери и присел дожидаться вертухая…
Это была новость!
Не было ни одного человека, включая Григорьева, который бы не застыл в изумлении. Сойкин торжествовал. Он впервые был в центре внимания.
— От меня решили избавиться! — обреченно сказал Кузин. — Раз денег не отдаю, что со мной церемониться? До суда им невыгодно доводить дело. Вдруг чего-нибудь всплывет? Вдруг я кого-нибудь заложу?
— Плевать они хотели, кого ты заложишь. Пока они деньги с тебя не снимут, будешь жить! — утешил его Григорьев. — Значит, к утру один из нас будет убит?
— Не очень хорошо было слышно! — признался Сойкин. — Или к утру, или утром.
— Хрен редьки не слаще! — завопил вдруг испуганно Маленький. — Это ее мать!
Все уставились на Маленького, как на сумасшедшего.
— Что смотрите? Не верите! — продолжал вопить испуганно Маленький. — Она все может. Она же миллионерша. У нее фирма! Заплатила кому-то. Сколько сейчас стоит убить такого, как я? Наверняка дешевле паршивой норковой шубы.
Айрапетян тоже заволновался:
— Ты же ее не трахнул! Что боишься?
— Если бы трахнул, она убила бы меня на месте!
— Вот видишь! — почему-то удовлетворенно сказал Айрапетян. — Раз сразу не убила, бесплатно, э, могла сделать это, чего трясешься? Вот я спать ночь не буду!
— Думаешь, все ограбленные тобой скинулись, чтоб замочить? — засмеялся Кузин.
— Напрасно смеетесь! — сник Айрапетян. — Мамед — серьезный человек. Сказал — зарежет, значит, зарежет! Правда, это будет не по закону!
— Слушай! — спросил его Хрусталев. — Ваши там, на фронте, стреляют друг друга, а вы здесь вместе…
